Живая вода значение эпитета

Живая вода

Живая вода
В русских народных сказках – волшебная вода, оживляющая мертвых, дающая богатырскую силу.

Энциклопедический словарь крылатых слов и выражений. — М.: «Локид-Пресс» . Вадим Серов . 2003 .

Словарь крылатых слов . Plutex . 2004 .

Смотреть что такое «Живая вода» в других словарях:

Живая вода — (духъ спасенія). Ср. Живая и мертвая вода (сказочн.). Ср. Въ поэзіи, въ глаголахъ Провидѣнья, Всепреданный искалъ я утѣшенья Живой воды источникъ я нашелъ. А. И. Одоевскій. Поэзія. Ср. И вспрыснулъ мертвою водою И трупъ чудесной красотою… … Большой толково-фразеологический словарь Михельсона (оригинальная орфография)

Живая вода — ЖИВАЯ ВОДА. 1. Фольк. Мифическая чудодейственная жидкость, возвращающая жизнь мёртвому телу. Тогда водой живою Героя старец окропил, И добрый, полный новых сил, Трепеща жизнью молодою, Встаёт Руслан (Пушкин. Руслан и Людмила). Господи, да сколько … Фразеологический словарь русского литературного языка

Живая вода — ЖИВОЙ, ая, ое; жив, жива, живо. Толковый словарь Ожегова. С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. 1949 1992 … Толковый словарь Ожегова

живая вода — сущ., кол во синонимов: 1 • внедровица (2) Словарь синонимов ASIS. В.Н. Тришин. 2013 … Словарь синонимов

Живая вода — У этого термина существуют и другие значения, см. Живая вода (значения). Живая вода вода, обладающая определёнными волшебными или сверхъестественными свойствами. Например, в сказках живая вода способна оживлять мёртвое тело. Зачастую используется … Википедия

живая вода — (дух спасения) Ср. Живая и мертвая вода (сказочн.). Ср. В поэзии, в глаголах Провиденья, Всепреданный искал я утешенья Живой воды источник я нашел. А.И. Одоевский. Поэзия. Ср. И вспрыснул мертвою водою И труп чудесной красотою Процвел; тогда… … Большой толково-фразеологический словарь Михельсона

живая вода — жив’ая вод’а (Быт.26:19 ; Лев.14:5 ,6,50,51; Лев.15:13 ; Чис.19:17 ; Иер.2:13 ; Иер.17:13 ; Зах.14:8 ; Иоан.4:10 ; Иоан.7:38 ; Отк.21:6 ) текущая, движущаяся вода. В высшем значении является прообразом жизни вечной (Иоан.4:10 ) и Духа Святого… … Библия. Ветхий и Новый заветы. Синодальный перевод. Библейская энциклопедия арх. Никифора.

Живая вода — 1. Фольк. Эликсир жизни; всё, что дает человеку энергию, бодрость, силы. БМС 1998, 86; Мокиенко 1986, 225; ШЗФ 2001, 75Ф 1, 68; СОСВ, 69; БТС, 139. 2. Пск. Родник, ключ. СПП 2001, 21. 3. Алт. Проточный водоём. СРГА 2 I, 81. 4. Сиб. Вода в реках и … Большой словарь русских поговорок

живая\ вода — жив’ая вод’а (Быт.26:19 ; Лев.14:5 ,6,50,51; Лев.15:13 ; Чис.19:17 ; Иер.2:13 ; Иер.17:13 ; Зах.14:8 ; Иоан.4:10 ; Иоан.7:38 ; Отк.21:6 ) текущая, движущаяся вода. В высшем значении является прообразом жизни вечной (Иоан.4:10 ) и Духа Святого… … Полный и подробный Библейский Словарь к русской канонической Библии

Живая вода — крыл. сл. В русских народных сказках волшебная вода, оживляющая мертвых, дающая богатырскую силу … Универсальный дополнительный практический толковый словарь И. Мостицкого

Источник

Значение словосочетания «мёртвая вода»

Источник (печатная версия): Словарь русского языка: В 4-х т. / РАН, Ин-т лингвистич. исследований; Под ред. А. П. Евгеньевой. — 4-е изд., стер. — М.: Рус. яз.; Полиграфресурсы, 1999; (электронная версия): Фундаментальная электронная библиотека

• Мёртвая вода́ — вид воды, распространенный в преданиях и мифах народов мира. Так, например, чтобы оживить мёртвого хозяина, волк из сказки «Иван-царевич и Серый волк» полил его сначала мёртвой водой, которая заживила смертельные раны, а потом живой водой, которая и оживила царевича.

В. Я. Пропп предлагает следующее объяснение этого мотива:

Источник: «Толковый словарь русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова (1935-1940); (электронная версия): Фундаментальная электронная библиотека

Делаем Карту слов лучше вместе

Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать Карту слов. Я отлично умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!

Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.

Вопрос: взревновать — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?

Ассоциации к словосочетанию «мёртвая вода&raquo

Синонимы к словосочетанию «мёртвая вода&raquo

Предложения со словосочетанием «мёртвая вода&raquo

• Эту мёртвую воду пили и использовали в приготовлении пищи, ею поили скот, поливали огороды, в ней купались, ловили рыбу и стирали бельё.

Цитаты из русской классики со словосочетанием «мёртвая вода»

• Что, господин лекарь, черпальщик живой и мертвой воды , теперь пришел посмотреть на унижение художника, посмеяться, как рука невежества свалила разом все лучшие мечты его, которыми он хотел на небо.

Сочетаемость слова «мёртвый&raquo

Сочетаемость слова «вода&raquo

Понятия со словосочетанием «мёртвая вода»

Афоризмы русских писателей со словом «мёртвый&raquo

• Багряный хлынул свет!
  И ленинградцы вновь идут сквозь дым рядами —
  Живые с мертвыми: для славы мертвых нет.

Отправить комментарий

Дополнительно

Предложения со словосочетанием «мёртвая вода&raquo

Эту мёртвую воду пили и использовали в приготовлении пищи, ею поили скот, поливали огороды, в ней купались, ловили рыбу и стирали бельё.

Хотя сначала она использовалась только для дезинфекции помещений, в последние годы живую и мёртвую воду стали применять для детоксикации организма, а также при заболеваниях суставов и мочекаменной болезни.

С жаром доказывал, что сама школа построена на месте, куда ушла мёртвая вода реки, поэтому со школой тоже не всё в порядке.

Источник

Что означает «живая» и «мёртвая» вода в русской сказке.

Сбрызнули Ивана Царевича мёртвой водою — тело его и срослось, сбрызнули живою водою — и встал Иван Царевич живёхонький. »

Что скрывает эта сказочная формула? Которая, кстати, не зря употребляется во многих сказках неизменным речитативом.

За таинственной водою обычно посылают ворона, вручив ему пару пузырьков. Ворон летит в тридесятое царство и приносит в двух разных!, заметьте, пузырьках – 2 вида воды.

2 разные воды- мёртвая и живая. Они никогда не противопоставляются друг другу. Всегда вначале героя сбрызгивают водою мёртвой, только после того в ход идёт вода живая.

Эту загадку не поможет отгадать история, ведь многие сказки слагались в период, когда не было письменности. Зато такие науки, как этнография, фольклористика и, конечно, археология приоткроют завесу над тайнами древние мышления.

Обратимся к представлениям о загробной жизни в дохристианский период. В целом эти представления у многих первобытных народов схожи и различаются лишь деталями.

Смерть не воспринимается, как однозначный конец. Неутешительный итог человеческой жизни предполагается, разве, что у закоренелых атеистов.

Сказка рождается в языческой культуре, поэтому и рассмотрим представления язычников, хотя бы в общих чертах.

После смерти тела Умершему необходимо транспортироваться в некий таинственный загробный мир или подземное царство. Благополучному переходу способствуют особые ритуалы, например, ритуал омовения покойника.

В 1893 году найдены золотые таблички в местах древних захоронений. Таблички эти содержат предписания Душе Умершего – что именно ей следует делать, оказавшись впервые в загробном Царстве Аида.

Два разных источника увидит Душа в подземном царстве Аида. Один — по правую руку, другой по левую. У первого растёт белый кипарис, но не к этому источнику должна устремляться Душа Умершего.

Таблички предписывают Душе обратиться к правому источнику, но его охраняют стражи. К стражам надлежит обратиться Душе со словами:

— Я изнемогаю от жажды! Дайте напиться мне!

Древние тексты говорят о двух видах воды. Одна – благо для Умершего – это и есть «Мёртвая» вода. Только испив этой воды умерший переходит из Жизни в Смерть. Из одного мира в другой. Без «Мёртвой» воды Душа, как бы зависает между жизнью и смертью – весьма непривлекательное состояние. Отсюда практикуется обряд омовения покойных.

В сказке разрубленное тело героя сбрызгивают мёртвой водой, и оно срастается – приобретает целостность. И вот только окончательно умершего героя можно окропить или облить водой Жизни. То есть воскреснуть можно только после перехода в состояние смерти – побывав в настоящем загробном царстве.

Для чего же в царстве мёртвых имеется ещё и источник с «живой» водой? Можно предположить, что существует он для того, чтобы умерший мог возвращаться обратно в Жизнь при необходимости.

Языческое сознание делит жизнь и смерть только между двумя мирами. Два разных мира, где существование протекает на разных уровнях.

Наша русская сказка – это часть мирового фольклора. И наш Иван Царевич сначала получает мёртвую воду – для окончательного умирания и живую – для окончательного оживления.

Изучение фольклора — один из самых серьёзных моих интересов в жизни. Иногда открываются весьма любопытные факты, коими хочется поделиться.

Поэтому спасибо за внимание, уважаемый читатель!

Источник

Живая вода

Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу.
Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов.
Том 1.
VII. Живая вода и Вещее слово.

Живая вода.

Дожденосные облака издревле представлялись небесными колодцами и реками (см. гл. XVI). Холодная зима, налагая на них свои оковы, точно так же, как налагает она льды на земные источники, запирала священные воды — и вместе с тем всё кругом дряхлело, замирало, и земля одевалась в снежный саван.

Весною могучий Перун разбивал крепкие оковы зимы своим молотом и отверзал свободные пути дождевым потокам; омывая землю, они возвращали ей силу плодородия, убирали её роскошною зеленью и цветами и как бы воскрешали от зимней смерти к новой счастливой жизни.

Отсюда, во-первых, явилось верование, что дождь, особенно весенний, дарует тем, кто им умывается, силы, здоровье, красоту и чадородие; то же верование соединяют и вообще с водою, если умыться ею при ударах весеннего грома; больным дают пить дождевую воду, как лекарство, или советуют в ней купаться. Дождь, собранный на Ильин день, избавляет от сглаза и вражьей силы. Выпадение дождя при начале какого-либо предприятия предвещает успех и счастие. Отсюда же, во-вторых, возник миф, общий всем индоевропейским народам, о живой воде (у немцев: das wasser des lebens), которая исцеляет раны, наделяет крепостью, заставляет разрубленное тело срастаться и возвращает самую жизнь; народные русские сказки называют её также сильною или богатырскою водою, ибо живая вода напиток тех могучих богатырей, которые в сказочном эпосе заступают бога-громовника. По древнему воззрению, Перун, как бог, проливающий дожди и чрез то иссушающий тучи, пьёт из небесных ключей живительную влагу.

В этой метафоре дождя славянские сказки различают два отдельных представления: они говорят о мёртвой и живой воде — различие, не встречаемое в преданиях других родственных народов. Мёртвая вода называется иногда целящею, и этот последний эпитет понятнее и общедоступнее выражает соединяемое с нею значение: мёртвая или целящая вода заживляет нанесенные раны, сращивает вместе рассеченные члены мёртвого тела, но ещё не воскрешает его; она исцеляет труп, т. е. делает его целым, но оставляет бездыханным, мёртвым, пока окропление живою (или живучею) водою не возвратит ему жизни. В сказаниях народного эпоса убитых героев сначала окропляют мёртвою водою, а потом живою, — так как и в самой природе первые дожди, сгоняя льды и снега, просеченные лучами весеннего солнца, как бы стягивают рассеченные члены матери-земли, а следующие за ними дают ей зелень и цветы.

По свидетельству сказок, живую и мёртвую воду приносят олицетворенные силы летних гроз: Вихрь, Гром и Град, или вещие птицы, в образе которых фантазия воплощала те же самые явления: ворон, сокол, орёл и голубь.

Кто выпьет живой или богатырской воды, у того тотчас прибывает сила великая: только отведав такой чудодейственной воды, русский богатырь может поднять меч-кладенец (= молнию) и поразить змея, т. е. бог-громовник только тогда побеждает демона-тучу, когда упьётся дождём. Приведём соответственные свидетельства норвежских сказок: королевич решился избавить от двенадцатиглавого тролля (дракона) похищенных им красавиц (это или светила, затемнённые тучами, или облачные нимфы — см. гл. XX); чтобы совершить этот подвиг, он должен был поднять ржавый меч, висевший в замке тролля; меч-молния называется “ржавым”, потому что во все время, пока властвовал демон, т. е. в зимние месяцы, оставался меч без употребления, скрытый в жилище дракона (=в туче). Но королевич не в силах был и повернуть его. Дожди, по древнему представлению, проливались на землю из небесных сосудов. “Выпей из этой фляги, что висит подле, — сказала царевна, — так всегда делает тролль, когда вздумает поднять меч”. Королевич сделал один глоток — и опустил тяжелый меч со стены; за другим глотком мог приподнять его, а за третьим стал им свободно размахивать: так постепенно за каждым новым глотком прибывала в нём сила.

Живая вода принимается за непременное условие освобождения от власти демонской: “там, говорится в одной сказке, висят на стене меч и фляга с живой водою; когда опрысканный этой водою сухой древесный пень даст молодые отпрыски и покроется зелёными листьями — тогда настанет час избавления», т. е. час этот наступает в благодатную пору весны, когда дождевые ливни одевают обнаженные леса и рощи свежей зеленью. В замке тролля хранится и котёл с чудесной кипучей водою: стоит только искупаться в ней — и тотчас станешь красивым, белым, румяным, словно кровь с молоком, и необычайно сильным, что согласно и с показаниями наших и других индоевропейских сказок. Падение дождей из туч, озаряемых пламенем грозы, заставило уподобить небесные водоёмы огненным рекам и кипучим источникам. Живая вода исцеляет слепоту, возвращает зрение, т. е. пролившийся дождь проясняет небо и выводит из-за тёмных облаков и туманов всемирный глаз — солнце. Из этих мифических основ создался целый ряд легендарных сказаний о том, как Спаситель и апостолы исцеляют болящих, рассекая их на части и потом трижды опрыскивая разрубленное тело водою: брызгает Господь в первый раз — тело срастается, брызгает в другой — мёртвый начинает шевелиться, а после третьего раза встаёт здрав и невредим. Или, вместо этого, Спаситель и апостолы варят разрезанные куски тела в горячей воде, и результатом бывает чудесное исцеление. Сравни ниже с русскими преданиями о купанье сказочных героев в кипятке или горячем молоке.

Живая вода— то же, что бессмертный напиток: санскрит: amrita (amartya), греч. αμβροσια-амброзия (=immortalis — бессмертный) или νεχταρ (= nechtar avertens, напиток, отвращающий смерть; корень νεχ (nek) – νεχρος (nekros — мёртвый), νεχυς (nechys — радость), лат. nex, nec-are). Вкушая амриту (амброзию) и нектар, боги делались бессмертными, вечно юными, непричастными болезням; в битвах светлых духов с демонами (асуров с девами) те из пораженных, которых воодушевляла амрита, восставали с новыми силами. По древнегреческому верованию, в теле и жилах богов, вместо крови, текла эта бессмертная влага (nechtar), и наоборот, дождь метафорически назывался кровью небесных богов и богинь.

Древнейший язык, давая названия предметам по их признакам, сблизил и отождествил всё, что только напоминало текучие струи влажной стихии; поэтому не только вода, но и молоко, моча, сок дерева, растительное масло и общеупотребительные напитки (мёд, пиво, вино) дали метафорические выражения для дождя. Уподобление дождя древесному соку и маслу стоит в связи с мифическим представлением тучи — деревом.

Особенно важно в мифологии арийских племён уподобление дождя крепким, опьяняющим напиткам: от санскрита: рi (pibami, греч. πινω, лат. bibo, слав. пить) образовались слова— санскрита: piti, pita= питьё, греч. πινoω, литов. pywas= пиво; др.-верх.-нем. bior образовалось из основной формы bivas= pivas, отсюда же и пьянство; сравни: вода и водка, живая вода и aqua vita. Шумное проявление небесных гроз арийцы сравнивали с действием, производимым на человека опьянением; как человек, упившийся вином или мёдом, делается склонным к ссорам, брани и дракам, так боги и демоны, являющиеся в дожденосных тучах, опьянённые амритою, отличаются буйством и стремительностью на битвы; в завывании бури и раскатах грома слышались их враждебные споры и воинственные клики. Народный эпос любит уподоблять битвы не только грозе, но и приготовлению пива и пиршеству, на котором сражающиеся ратники допьяна упиваются вражьей кровию. В песне на Корсунскую победу Хмельницкий, призывая казаков воевать с ляхами, взывает:

“Братья козаки-Запорозци!
Добре знайте, барзо гадайте,
Из ляхами пиво варити затирайте;
Лядьскщ солод, казацька вода,
Лядьски дрова, казацька труда”.
И далее, описывая начало битвы, песня говорит:
Ой не вербы ж то шумели и не галки закричали,
Тож то козаки из ляхами пиво варить зачинали.

В другой малороссийской песне (впрочем, недавнего происхождения) казак говорит своей милой:

Иду я туды,
Де роблять на диво
Червонее пиво
3 крови супостат.
А девица спрашивает:
Хиба ж ты задумав тем пивом упиться?
Чи вже ж ты зо мною зхотев разлучиться?

Слово о полку Игореве сравнивает битву с свадебным пиром: “тут кровавого вина недостало, тут пир докончили храбрые русичи: сватов напоили, а сами полегли за землю русскую”. То же сравнение допускается и великорусскими песнями: умирает в поле от тяжких ран удал добрый молодец и наказывает своему коню:

Ты скажи моей молодой жене,
Что женился я на другой жене,
Что за ней я взял поле чистое,
Нас сосватала сабля острая,
Положила спать калена стрела!

Или: ворочается домой молодец, весь израненный, сам шатается — на тугой лук опирается. Встречает его родная мать: “ах ты, чадо мое! зачем так напиваешься, до сырой земли приклоняешься?” Отвечает добрый молодец: “я не сам напился; напоил меня турецкий султан тремя пойлами!” Эти пойла — кровавые раны от сабли острой, от копья меткого, от пули свинцовой. Ещё в одной песне девица, над которою насмеялся неверный любовник, грозит ему: “я из крови из твоей пиво пьяно наварю!» В англосаксонском сказании о Беовульфе убитый также сравнивается с опьяненным: heoro drincen swealt — он погиб опьяненный мечами.

Итак, пиво и вино принимались за поэтические метафоры крови, и ниже при разборе скандинавского мифа о квасире мы увидим, что кровь превращается в крепкий мёд. Греки и римляне, при заключении договоров, скрепляемых клятвою, возливали богам вино с такою мольбою: “да прольётся кровь клятвопреступника — так же, как проливается это вино!”

Любопытны свидетельства языка, указывающие на уподобление грозы и ненастья — приготовлению хмельных напитков: облает, замоложаветь употребляется в смысле: захмелеть, опьянеть, а моложить применяется к погоде и значит: затягиваться небу тучами, делаться пасмурным; моложный— туманный, серый; средний глагол замолаживает, замолодило — становится или стало облачно, пасмурно, а действительная форма замолаживать, замолодить — делать так, чтобы напиток заиграл, запенился — “замолодить пиво”. Скопление паров и духота, предшествующие грозе то, что у нас обозначается словом: парит; сравни винные пары, по немецкому поверью, объясняются тем, что в это время карлики или ведьмы — грозовые духи и облачные жены, начинают варить пиво (brauen, kochen); позднее, когда, по древнему преданию, дали христианскую окраску, такое приготовление небесного пива стали приписывать Спасителю.

По свидетельству русской сказки, Илья Муромец, чтобы стать сильным и могучим богатырем, должен был трижды испить пива крепкого. Немецкий: brauen, русский: брага — хмельной деревенский напиток, бражка родственно с санскриту: bhrajj — frigere, assare; древнейший корень был браг — bhrag или bharg, перешедший потом в браж —bhraj и bhrajj; отсюда объясняются и кельтский: brag и braich — солод, bragawd, breci — сусло пива.

пахтание сомы — взбивание, взбалтывание Молочного океана. Пахта — сыворотка

Веды упоминают о молниеносных существах Bhrgu, спутниках облачных жён (Apas) и ветров (Марут); они входят в тёмные пещеры туч, возжигают там пламя грозы, заставляют кипеть дождевые источники и таким образом заваривают небесную брагу. В одном гимне Ригведы этим божественным духам даётся эпитет somyasah, т. е. творящие сому.

Опьяняющий напиток древних индийцев — сома приготовлялся из сока растения Асклепиус ацида =asclepias acida, с примесью молока или ячменной жидкости и мёда. Эта сома в глубочайшей древности сделалась метафорическим названием бессмертного напитка богов (амриты) и даже была олицетворяема, как божество, одаряющее силою, бессмертием и плодородием.

Индийской соме в Зендавесте соответствует haoma, и обе ветви ариев творение сомы приписывали богам и искали её происхождения на небе; там, возле всемирного дерева (=тучи), в священном потоке росло то чудесное растение (somа, horn), из которого выжималась животворная сома = дождь. Этим напитком упивается Индра-громовержец. “В доме Tvashtar’a (творческое божество, производитель всего сущего, создатель громовой палицы) Индра пьёт сому, драгоценный сок которого выжимается в чаши”, — говорит священная песня; в связи с этим представлением громовая палица стала уподобляться камню, выжимающему божественный напиток. Во многих местах ведаических гимнов каплям дождя присваивается эпитет “богатые медом», а небесная сома именуется — madhu или somyam madhu, ради того сладкого вкуса, который придавался земной соме примешиванием мёда.

В гимнах Вед говорится, что облачные коровы струят из своих сосцов светлый мёд, что Маруты доят их и несут богу-громовнику сладкий, медовый напиток. Madhu, греч. μέju — вино (μέjuu — пью), сканд. mjodr — вино, meth=мёд, как опьяняющий напиток, лит. medus — idem; для всех этих речений древнейшая форма есть mathu — питье, смешанное с соком, добытым чрез растирание; другой синоним сомы — vena ( = греч. o i n o z , лат. vinum, готск. vein, слав. вино, перс. win — чёрный виноград).

Мёд-сома, по свидетельству Вед, был низводим на землю теми же быстролетными птицами: соколом и орлом, которые разносили и блестящие молнии; они похищали его из тёмных облачных скал, куда запрятывали благодатную влагу злые демоны.

По указанию некоторых гимнов Вед, сам Индра в виде сокола похищает скрытый в скалах мёд-сому и приносит его смертным, т. е. заставляет дождь проливаться на поля и нивы. Что сома и амрита тождественны — это очевидно из многих аналогических представлений: в том же виде сокола Индра выхватывает амриту из пасти демона-иссушителя (Gushna).

С этими воззрениями совершенно согласны и предания других родственных народов. Первая пища, которую вкусил новорожденный Зевс, была мёд и молоко, и кормилицы его назывались то Mliai, то Mliddai— названия, сближаемые Куном с Melitta (melissa — пчела: это были нимфы, питающие бога-громовника Зевса мёдом дождя, при самом рождении его в бурной грозе. Уцелело ещё другое сказание, что малютке-Зевсу приносил нектар орел; сам же Зевс в образе орла или бурным вихрем похитил Ганимеда, который, как божественный кравчий, разносивший нектар олимпийским богам, заступает в греческом мифе место благодатной сомы; в некоторых преданиях он является как гений-податель плодородия.

Уподобление дождя вину вызвало у греков миф о Вакхе; он был сын Зевса и потому назывался Дионисом (от d i o z , родительный падеж от Z e u z ) и Персефоны или, по другому сказанию, Семелы. Эта последняя упросила могучего олимпийца явиться к ней во всем величии, с громами и молниями, и, опаленная небесным огнём, погибла, разрешившись недоношенным Вакхом. Зевс разрезал себе лядвею (бедро) и доносил его до девятимесячного срока. Смысл тот, что туча, разбитая грозою, исчезает, а из недр ее исходит вино = дождь. С этим мифом фантазия соединила другое поэтическое представление о рождении Вакха из ноги Зевса, подобно тем источникам живой воды, которые изливались из-под ударов мощных копыт Зевсова коня. Вакх (Дионис) представлялся красивым юношею с тирсом (жезл, обвитый виноградным плющом = эмблема молнии) в руках; он научил смертных возделывать виноградники, приготовлять вино и хмельный напиток из ячменя и возделывать землю быками; как скандинавскому Тору, так и ему был посвящен козёл. Торжественное шествие Диониса сопровождали опьяненные до исступления нимфы (вакханки), увенчанные виноградными гроздьями и с шипящими змеями ( = молниями, см. гл. XX) вокруг головы. Под звуки музыки и громких песен неслись они в буйной пляске, потрясая тирсами, а под их легкими стопами били ключи мёда, молока и вина.

Скандинавская мифология сообщает не менее любопытные сказания. Из-под трёх корней мировой ясени Иггдразилли, идущих в небо, ад и страну великанов, вытекает по священному источнику: источник у небесного корня называется Urdharbrunnr (по имени норны Urdh), возле которого собираются боги определять непреложные судьбы вселенной. Всякое утро норны черпают из этого источника воду и окропляют ею ветви мировой ясени, отчего и происходит роса, падающая долу; на поэтическом языке Эдды роса — honigfall (=ниспадающий мёд): ею питаются пчёлы.

У славян существует аналогическое поверье, что мёд падает с неба на цветы, а с цветов уже собирают его пчёлы; на Руси дают росе эпитет медвяная (= медовая; в народных песнях и сказках: “яства сахарные, питья медвяные”), польск. miodowa rosa или miodowica. Другой источник у корня великанов (hrimthursen) называется Mimir’sbrunnen, в водах которого таится высокая мудрость; за единый глоток этого напитка Один отдал в заклад свой глаз: поэтическое изображение солнца, закрытого дождевою тучею. Так говорит об этом Voluspa:

Alles weiss ich, Odhin,
Wo du dein Auge bargst:
In der vielbekannten
Quelle MImirs.
Meth trinkt Mimir
Jeden Morgen
us Walvaters Pfand:
Wisst ihr was das bedeutel?
Перевод:
“Всё я знаю, Один,
где сокрыл ты свой глаз:
в многославном источнике Мимира.
Каждое утро
пьёт Мимир мёд
из вод Одинова заклада:
ведаешь ли, что это значит?”

Итак, воде Мимирова источника давалось название мёда; по другим преданиям Один пил только вино и поил им своих волков, отчего они были бессмертны; Тор, явившись в жилище великанов, выпил три бочки мёду; Геймдалль также утолял жажду добрым мёдом, а на пиру у бога морей Эгира (Oegir) подавали богам öl; Фрейру приписывалось открытие возделывания земли и виноделия.

Финны взывали к громовнику Укко: “боже великий! ты, отец небесный, тучам повелитель, царь над облаками! Пореши ты в небе и пошли с востока, запада и юга дождевые тучи, окропи из них медом поднявшийся колос шумящей нивы». Калевала рассказывает, что на свадебный пир бога-кузнеца Ильмаринена (= брачное торжество громовника, вступающего в союз с облачной девою) был убит гигантский бык (=туча), и затем приступили варить пиво; кладут хмель, ячмень и воду, но пиво не киснет. Чтобы пособить горю, создают пчелу Мегиляйнен и посылают её за девять морей — туда, где растёт золотая трава и серебряные цветы ( = Перунов цвет, см. гл. XVIII). Пчела обмакивает свои крылышки в медовой росе и возвращается назад; как только положили каплю этого мёду — пиво тотчас пришло в брожение, зашумело и густою пеною пошло чрез края чанов. В другом месте поэма говорит, что Мегиляйнен летит в царства солнца и луны и, омочив в тамошних источниках свои крылья, приносит на них мёд жизни к матери Лемлинкяйнена, а та воскрешает этим мёдом своего изрубленного в куски сына.

Старинные апокрифические сочинения упоминают о небесных (райских) источниках, текущих мёдом, вином, млеком и маслом. Так в хождении апостола Павла по мукам читаем: “ангел рече ми: вследуй ми, да тя веду в град Христов… Вшедше же видех град Христов и бяше свет его паче света мира сего светяся, и бе весь злат… и бяше от западные страны града река медвена, и от оуга (юга) река молочна, и от сточные страны его река вина и олея, и от северные страны его река маслена”.

В “Слове о трёх мнисех, како находили св. Макария”: “и видехом церковь, посреди же церкви тоя алтарь знамянован, посреди же алтаря того источник знамянан водный — бел яко млеко, и видехом ту мужи страшны зело окрест воды стояща и пояхуть ангельские песни, и видевше то мы трепещюще яко мертви; да един от них красен зело, да тот ны рече приступив: се есть источник бессмертен, ожидая праведных насладити. Мы слышахом и про-славихом Бога, и минухом место то со страхом и в радости велицей быхом… но бяху устне наша ослажени от воды тоя: до 3-го дни слипахуся устне наша яко от меду”.

В хождении св. Зосимы к рахманам говорится о дереве, от корня которого истекала вода, сладчайшая меду. Этот последний апокриф имеет связь с баснословными сказаниями об Александре Великом, посетившем страну блаженных рахманов (индейских браминов), где течёт райская река; исходя из эдема, она разделяется на четыре рукава: Тигр, Ефрат, Геон, или Нил, и Фисон, а вода в ней сладкая и белая, аки млеко. Предание о морях и источниках, текущих молоком, известно и у других народов. Швейцарская сага рассказывает, что в старое золотое время один пастух утонул в таком источнике; труп его был погребён в пещере, вход в которую пчёлы залепили медовыми сотами. Эта сага напоминает греческий миф о Главке (= блестящий), утонувшем в кружке меда, и повесть о короле Фиольнире, погибшем в бочке меда: в основе этих сказаний кроется представление о блестящей молнии, потухающей в дождевой туче (D. Myth., 660).

Простолюдины наши доселе вспоминают о какой-то счастливой стране, где реки медовые и молочные, а берега кисельные. По различию применений, допускаемых народною догадливостью, нечаянно пролитое за столом вино или масло принимается — то за счастливый знак, как предвестие плодородия и обилия, посылаемых дождевыми ливнями, то за примету недобрую, как указание грядущей убыли. У античных народов и германских племён мёд и молоко составляли необходимую принадлежность обряда, совершаемого при запашке полей, как символы плодородного дождя.

Арконский идол Световита держал в правой руке турий рог, который ежегодно наполнялся вином. Саксон-грамматик описывает торжественное служение этому богу, подателю земных урожаев. Каждый год после жатвы жители собирались перед храмом, приносили жертвы и устраивали общественное пиршество. Жрец брал из руки идола рог и если замечал, что напитка в нём много убыло, то предсказывал бесплодный год; если же напиток усыхал мало— это предвещало урожай. Согласно с предсказанием, он советовал народу быть щедрей или скупее в употреблении хлеба; потом выливал старое вино к ногам истукана и наполнял рог свежим, громко испрашивая у бога счастия, побед и богатства народу. Окончив молитву, жрец осушал рог за один раз, наливал его снова и вкладывал в руку идола.

Изображение языческого бога Святовита на камне в христианском соборе св. Вита

Световитов рог с вином служил знамением тех сосудов, из которых небесные боги проливали на землю благотворные дожди; усыхание напитка предвещало умаление дождей, а следовательно, засуху и бесплодие, и наоборот. Таким мифическим значением мёда и вина условливались и многие другие обряды. С напитками этими соединяли ту же идею плодородия, здравия и богатства, что и с дождем; а потому волоса жениха и невесты смачивали мёдом, а во время венца заставляли молодую чету пить вино. Как метафорические названия “живой воды”, мёд и вино сделались эмблемами воскресения.

На праздник Коляды, когда солнце, умерщвленное демоном зимы, снова возрождается к жизни, сербы и черногорцы возжигают в честь его бадняк, посыпают зажжённое полено житом и окропляют вином и маслом. На Руси к этому празднику приготовляется кутья (ячменная каша), политая медовой сытою. Эта же кутья и мёд считаются необходимыми при похоронных и поминальных обрядах. При начале весны, когда земля умывается дождями и пробуждается от зимней смерти (преимущественно в дни Светлой и Фоминой недель), крестьяне ходят на кладбища и поливают могилы родичей мёдом и вином. В Германии и в славянских землях существует поверье, будто на Рождество и Воскресение Христово, между одиннадцатым и двенадцатым часом ночи, вода источников превращается в вино. Пожар, происшедший от грозы, по мнению наших поселян, можно гасить только пивом, квасом или молоком, а не простою водою; если же этого нельзя сделать, то лучше вовсе не гасить, а ожидать, пока небесный огонь потухнет сам собою.

В связи с древним представлением туч демонами возникли суеверные сказания о том, что вино изобретено дьяволом и что черти заводят пьяных в глубокие омуты и увлекают на дно. Под влиянием нравственных тенденций христианства воззрение это должно было получить особенную твердость. Народная фантазия воспользовалась библейским рассказом о Ное, упившемся от виноградного сока, и смешала с ним предание об изобретении хлебного вина. Легенда эта давнего происхождения; она встречается в апокрифическом сказании Мефодия Патарского, сочинения которого были известны уже древнейшему нашему летописцу. По словам апокрифа, когда Ной начал, по повелению ангела, тайно строить на горе ковчег, то дьявол, искони ненавистник человеческого рода, подстрекал Еву:

“испытай, где ходит муж твой? Она же рече: крепок есть муж мой, не могу испытати его. И рече диявол: над рекою растёт трава, вьётся около древа, и ты взем травы тоя (хмелю), скваси с мукою, да пой его — исповесть ти все! Единою же прииде Ной по обычаю из горы пища(и) ради… сшедши же, рече жене своей: дай же ми квасу, яко вжадахся от дела своего. Она же нальяша чашу и дасть ему. Ной же испив и рече: есть ли ещё? Испив же три чаши и возлеже опочити, яко же весел сотворися Ной. Она же нача ласковьными словесами вопрошати его”.

Ной поведал ей тайну и наутро нашёл ковчег разорённым. Означенная легенда проникла в разные памятники старинной письменности и в устные народные рассказы: “Повесть о многоумном Хмелю” и “Притча о женской злобе”.(— Рус. Вест. 1856, XIII, 21—23;)

Другое сказание, занесенное в сборник Румянцевскрго Музея XVI века, изобретение винокурения приписывает пьяному бесу, но приурочивает это ко времени после Христова вознесения. На юге России ходит предание, что первую горелку выкурил сатана из куколя и, подпоив Еву, дал ей закусить запретным яблочком.

У белорусов известен следующий рассказ: жил-был мужик, взял он чуть ли не последнюю краюшку хлеба и поехал на пашню. Пока он работал, пришёл чёрт и утащил краюшку. Захотелось мужику обедать, хвать — а хлеба нету! “Чудное дело! — сказал мужик, — никого не видал, а краюшку кто-то унёс. А, на здоровье ему!” Пришёл чёрт в пекло и рассказал обо всем наибольшему дьяволу. Не понравилось сатане, что мужик не только не ругнул вора, а ещё пожелал ему здоровья, и послал он чёрта назад: “ступай, заслужи мужикову краюшку!” Обернулся чёрт добрым человеком и пристал к мужику в работники: в сухое лето засеял ему целое болото — у других крестьян всё солнцем сожгло, а у этого мужика уродился знатный хлеб; в мокрое, дождливое лето засеял по отлогим горам — у других весь хлеб подмок и пропал, а у этого мужика опять урожай на славу. Куда девать хлеб! чёрт и принялся за выдумки: давай затирать да высиживать горькуху, и таки ухитрился! После от него все переняли делать горькуху, и пошла она, окаянная, гулять по белому свету!

боги шумер пьют пиво

Подобный же рассказ о происхождении хлебного вина существует и между татарами Нижегородской губернии, с таким дополнением: приготовляя вино, чёрт подмешал туда сначала лисьей, потом волчьей, а наконец и свиной крови. Оттого если человек немного выпьет — голос у него бывает гладенький, слова масленые, так лисой на тебя и смотрит; а много выпьет — сделается у него свирепый, волчий нрав, а ещё больше выпьет — и как раз очутится в грязи, словно свинья.

У греков сохраняется предание, что виноградную лозу посадил впервые Дионис, вставив её сперва в птичью костяшку, потом во львиную и, наконец, в ослиную, которые она и обвила своими корнями: выпьешь немного — запоешь как птица, выпьешь больше — станешь свиреп как лев, а ещё больше — обратишься в осла (Ган, 76)

По указанию народных легенд и лубочных картин, пьяницы пойдут в ад терпеть, вместе с сатаною, муку вечную, а на опойцах черти будут возить на том свете дрова и воду. Простой народ верит, что нечистый подстерегает пьяного и старается затащить его в воду. Одному мужику случилось поздним вечером ворочаться домой с веселой пирушки. Навстречу ему незнакомый: “здоров будь!” — Здравствуй! Слово за слово — “зайдем ко мне, говорит встречный,— обогреемся И выпьем по чарке, по другой”.— Отчего не выпить! Пришли; взялся мужик за чарку и только перекрестился — глядь! стоит по горло в омуте, в руках кол держит, а товарища как не бывало. Или показывается нечистый в виде приятеля, зазывает путника в кабак выпить и прямо-таки в пролубь (прорубь) угодит его.

Минойская золотая подвеска в виде двух пчёл

Представление бессмертного напитка богов — медом дало мифическое освящение пчёлам, приготовительницам сладких сотов, и как глубоко проникли убеждения о святости мёда и пчёл в нравы и культ различных народов — указывал уже Крейцер в своей символике.

По русскому поверью, пчелы первоначально отроились от лошади, заезженной водяным дедом и брошенной в болото; рыбаки закинули невода в болото и вытащили оттуда пчелиный рой; от этого роя и расплодились пчёлы по всему свету. Устраивая пасеку, пчеловод, для успеха своего дела, обрекает водяному лучший улей; иногда топит этот улей в болоте, а иногда оставляет на пасеке: в первом случае водяной умножает пчёл и дарует обилие сотов, а в последнем охраняет заведение от всякого вреда. Апокрифическая беседа трёх святителей говорит о создании пчёл из тельца: “явися Бог в Троице Аврааму, и закла Авраам телец на пищу, и от крови телчи возлетеша пчелы белы, яко снег». Пчела (стар. пъчела, бъчела) собственно: гудящая; корень бук, от которого производят и слова: бык и букашка; чешек, букати — реветь.

Водяной дед — дождящий громовник; конь и бык (телец) — зооморфические олицетворения тучи, кровь — метафора дождя, пчелы — молнии. Поэтическое уподобление молний пчёлам возникло из следующих сближений: легкокрылая пчела, наделенная от природы острым жалом, напоминала этими признаками летучую и разящую молнию: в областном говоре жало называется жигало (от слова жечь; жигалка — свеча); пчела наделяет смертных сладкими медовыми сотами — точно так же, как молния низводит на землю небесный мёд дождей. Осевший на дом пчелиный рой, по мнению древних, предвещал пожар. В шуме летней грозы угадывали жужжание пчёл-молний, роящихся в тучах и собирающих мёд в цветущих облачных садах.

Сравнение жужжащего роя с грозовым облаком встречаем у Виргилия. То же представление находим в северно-немецкой саге: однажды летом долго не было дождя в городе Schoppenstadt’e, и встревоженные горожане, боясь за свои нивы, решились послать старую женщину в Брауншвейг, где умеют вызывать небесные грозы: там дали старухе закрытую коробку, в которой был посажен пчелиный рой, и сказали, что в ней заключена гроза. Когда посланница возвращалась назад, время стояло жаркое и пчелы подняли беспокойное жужжание. Она стала опасаться, что вот разразятся громы и убьют её, и потому раскрыла немного коробку, чтобы ослабить силу грозы; но едва это сделала, как весь рой вылетел и понесся обратно в Брауншвейг. Напрасно кричала старуха: “Gewitter, Gewitter, hierher hach Gross-Schoppenstadt!” — пчелы не воротились.

Чтобы плодились и умножались пчелы, на Руси держат на пасеках кусок меди, отбитый от церковного колокола; всего лучше, говорят знахари, если кусок этот будет отбит от колокола на первый день Пасхи, во время звона к заутрене. Звон колокола, как мы видели, принимался за эмблему грома: как небесные пчелы-молнии начинают роиться весною, при ударах грозового колокола, — так стали верить, что медь, звучавшая на Светлое воскресенье, должна непременно помогать счастливому роенью обыкновенных пчел. То же значение имеет и следующий обряд: на Благовещенье, Вербное или Светло-Христово воскресенье пчеловоды приходят на свои пасеки между заутреней и обеднею, высекают огонь из “громовой стрелки” и, зажигая ладан, окуривают ульи с произнесением заговора на плодородие пчёл; тем же огнём зажигается и свечка перед иконою соловецких угодников Зосимы и Савватия, которые, по преданию, были первыми распространителями пчеловодства в русской земле. Заговор состоит из молитвенных обращений к Зосиме, Савватию и архангелу Михаилу. В день Крещения выходят на открытый воздух с зажженными лучинами и наблюдают, куда обратится пламя и понесутся искры: с той стороны прилетят весной пчелы.

Очевидно, что вышеприведенные сказания о происхождении пчёл представляют не более как поэтическое изображение грозы: бог-громовник, носясь на коне-туче, замучивает его в своей бурной поездке и топит в дождевых потоках, а из трупа коня исходят молниеносные пчелы; по другой вариации, они зарождаются “белые, как снег” (= светлые, блестящие) из крови убитого в грозе облачного тельца.

По римскому преданию, пчёлы произошли из сгнившего мяса быка (“apes nascuntur ex bubulo corpore putrefacto”), подобно тому, как, по скандинавскому мифу, карлики-молнии, словно черви (=личинки), родились из истлевшего мяса первобытного великана (=тучи, см. гл. XXI). Шварц приводит поверья о происхождении ос и шершней из гнили лошадиного мяса. Самсон разорвал льва (сравни с подвигом Геркулеса, который задушил немейского льва) и потом обрёл в его пасти рой пчёл и медовые соты («Подробные исследования о Самсоне», Шварц)

Рядом с этими мифическими сказаниями встречаем другие о преследовании облачных коров разящими молниями, которые несутся вслед за ними роем кусающих пчёл или оводов; таковы греческие мифы о корове Ио и стадах Геркулеса, беснующихся от оводов, посланных Герой.

В русских сказках герой, поступая на службу к Бабе-яге, должен стеречь её буйных кобылиц, которые всякий раз разбегаются от него в разные стороны; но ему помогают пчёлы, они пускаются в погоню за кобылицами, жалят их и к назначенному сроку пригоняют домой. Так как мрак ночной отождествлялся с тёмными тучами, а в блистающих звездах видели молниеносных карликов; то естественно было возникнуть представлению звёздного неба — роем золотых пчел, посылающих на землю медовую росу. Малорусская загадка изображает звезды пчелами: “jихав Яшка-семеряшка, за ним бжолы гу-лю-лю!” (месяц и звезды).

Золотой перстень-печать 1500 г. до н.э. с изображением Богини-Матери и небесных пчёл, приносящих мёд

Греки, даже в позднейшее историческое время, думали, что мёд происходит от небесных звёзд, а пчёлы собирают с цветов только воск. Плиний называет мёд “coeli sudor, sive quaedam siderum saliva”. Дающие мёд звезды, очевидно, соответствуют тем небесным пчёлам, которые приносили мёд для Зевса-ребёнка. Подобно эльфам, живущим под властию короля или королевы, у пчёл есть своя царица, а по отношению к звездам эту роль возлагает миф на луну, называемую в древних памятниках regina, b a d i l e i a; как эльфы, так и звезды на небе водят хороводы — c o r o i a d t r w n.

Печать из Махенджо-Даро — 2600 года до н. э. Изображена Богиня-Мать в рогатом головном уборе, стоящая в дереве Вечной Жизни, перед нею жрец и младенец Рудра (Красное Солнце), справа коза-кормилица, внизу ХОРОВОД из 7 Плеяд-пчёл созвездия Тельца (Быка)- 7 звёзд Большой Медведицы.

Илья-пророк ни за что не ударит громом в улей, хотя бы скрылся за ним нечистый дух — огненный змей; кого ужалит пчела, тот, по мнению народа, грешный человек; рой пчелиный, залетевший на чужой двор, сулит хозяину дома счастье; даже гнездо ос, если заведется под полом избы, принимается за добрую примету, и поселяне не решатся истребить его, чтобы не накликать беды; убить пчелу — великий грех, а воровство пчелиных колодок признается за преступление, равное святотатству. Воск издревле стал употребляться на свечи, зажигаемые в храмах, как жертва, особенно приятная божеству. Пчела, по выражению украинцев, почитается священным насекомым — “божа пташка”; наши простолюдины говорят: «без пчелы, не могла бы совершаться обедня».

Не менее важны баснословные сказания, соединяемые с медведем. Животное это, известное своею любовью к меду, попало в путаницу мифических представлений и принято за символический образ бога-громовника, разбивающего облачные ульи и пожирающего скрытый в них ё= дождь). Любовь к мёду составляет такой существенный, характеристический признак этого зверя, что самое имя, данное ему славяно-литовским племенем, означает животное, поедающее мёд: рус. медведь, серб. медвjед и мећед, илл. medyjed и medo, пол. niedzwiedz, чешск. nedved =медо-ед; в вставлено для благозвучия, звук m в польском и чешском изменился в n; литов. meszlds и meszka— visas, meszti— подслащивать мёдом, mesztas— медовой; Пикте указывает соответствующее название медведя в ирл. mathgamhan— сложное из math (meadh =caнcкрит: madhu) и gamhan (санскрит: корень gam— ire, gamana— ходящий), т. е. животное, которое ходит за мёдом. Гуцулы, обитающие в Карпатах, указывая на Чёрную гору, когда она закрывается тучами (“як димие”), говорят: «медвидь пиво варить»; у нас слово медведь употребляется для обозначения пунша.

Другие имена, данные медведю индоевропейскими племенами, изображают его диким зверем, с разрушительными наклонностями и страшным ревом, и также могли наводить на сближение его с разящим и громозвучным Перуном: а) санскрит: rksha и rkshi — буквально: терзатель, разрушитель от rik — ferire (боль), laedere, перс. chirs, осет. ars, арм. arg, греч. a r c o z , a r c t o z , лат. ursus, алб. ari и arushke, ирл. ursa, корп. ors, армор. ourz; По созвучию этого имени с корнем re, ar — luccrc, в блестящем северном созвездии увидели образ медведицы; давность означенного представления засвидетельствована Ригведою и Гомером b) санскрит: bhiruka (bhiluka) от bhr — vituperari -ворчать, minari; сравни литов. barti (baru)— ворчать, бранить, бормотать, ирл. baire — бранить, перс. bir — гром. От этого корня произошли bhari — лев, bhiru, bhiruka — медведь и тигр, рус. бирюк — волк, др.-нем. bёrо, англос. bere, bera, сканд. biorn, barsi, ирл. bear и brach — медведь.

Top в старину был олицетворяем в образе медведя, и поэтому ему давалось прозвание Bjom; есть сказание, что он ещё дитятею мог разом поднять десять медвежьих шкур. У древних германцев медведь почитался царем зверей; в дни зимнего солнечного поворота, когда бог-громовник снова зажигал погашенный демонами светильник солнца, совершалось обрядовое шествие, символически выражавшее выступление Доннара на этот подвиг: выезжал всадник на белом коне, а в товарищи ему давался кузнец с большим молотом, обвитым гороховой соломою (иногда молот заменялся трещоткою— klapperbock), или медведь, которого представлял кто-нибудь из местных жителей, также убранный в гороховую солому.

У славян также существовал обычай водить медведя одного или с козою; в XVI и XVII столетиях на Руси, вместе с другими суеверными обрядами, правительство и духовенство запрещало и водить медведч. Крестьяне говорят, что в день солнцеворота (12 декабря) медведь поворачивается в своей берлоге с одного бока на другой, и что с этого времени зима начинает ходить в медвежьей шкуре. Финны приписывают медведю человеческий разум и, преследуя этого зверя на охоте, поют песню, в которой извиняются перед ним в своей жестокости. Остяки почитают медведя и волка за существа божеские, и присяга, произнесенная на шкуре этих животных, признаётся у них за самую священную.

Как представитель громовника, медведь играет видную роль в народном эпосе. Так в одной русской сказке медведь приходит ночевать к девице, оставленной в лесной избушке, заставляет её готовить себе ужин и стлать постель; ужин она приготовляет, влезая к нему в правое ухо и вылезая в левое — точно так же, как делают богатыри с своим чудесным конём-тучею (см. гл. XII); потом стелет ему ложе: ряд поленьев да ряд каменьев, ступу в голову, а жернов вместо покрывала. Медведь ложится и велит девице бегать по избушке да бренчать ключами или звенеть колокольчиком, а сам бросает в неё ступу, жернов и камни, убивает насмерть и высасывает из неё кровь. Девица не отличалась добротою, и сказка выставляет её смерть возмездием за злой характер. Добрую же девицу медведь награждает стадом коней, возом добра или ключиками, у которых чего ни попроси — всё дадут.

Смысл русской сказки ясен, если разоблачить старинные метафоры: медведь-громовник убивает облачную нимфу ступою, жерновом и камнями — эмблемами грозы и высасывает из нее кровь, т. е. дождь; звон и бряцанье — громовые раскаты, а чудесные ключики — то же, что springwurzel, т. е. ключ-молния, отпирающий тучи и дающий земле дожди, а с ними плодородие и богатство.

Высасывание крови тесно слилось с древнейшими представлениями грозовых духов и породило общераспространенное верование в упырей. В другой русской сказке царь-медведя или медведя — железная шерсть приходит в некое государство, поедает весь народ и гонится за юным царевичем и его прекрасною сестрою. Они спасаются бегством: сокол или ворон и орел несут их на своих крыльях по поднебесью, выше дерева стоячего, ниже облака ходячего, но медведь опаляет птицам крылья и заставляет опустить беглецов; не помогает царевичу с царевною и борзый, легконогий конь; избавителем их является бычок-дристунок, который залепляет медведю глаза своим помётом.

Это — поэтическая картина грозы, в шуме которой гонится бог-громовник, как хищный зверь, за летучими облаками, олицетворяемыми в образе птиц, коня и быка, и пожигает их молниями— до тех пор, пока пролившийся дождь не погасит наконец возжженного им пламени, или, выражаясь метафорически: пока помёт облачного быка не залепит молниеносных взоров громовника. Фантазия допускает и смешение звериных форм с человеческими; в народных сказках Перун выступает иногда в виде богатыря Ивана Медведка: по пояс он человек, а нижняя половина — медвежья. Медведко знаменит теми же буйными выходками, какие финская Калевала приписывает великану Кулерво, состоящему в услугах у бога-кузнеца Ильмаринена, и совершает те же самые подвиги, что и могучий Балда (= молот), побеждающий черта во всех трудных состязаниях (см. главу о великанах). В других русских сказках богатырь Медведко является наряду с великанами, олицетворяющими собой различные явления небесной грозы, переставляет с места на место высокие горы (=тучи), сразу выпивает целое море (= проливает дождь) и вообще совершает такие подвиги, перед которыми сознают свое бессилие его товарищи, разбивающие скалы и вырывающие с корнем столетние дубы. В сербских сказках богатырь Мећедовић представляется в столкновении с страшными великанами туч.

Мифическим значением медведя объясняются некоторые народные приметы и суеверия: перебежит ли дорогу медведь — это знак удачи; в море не должно поминать медведя, не то подымется буря: такова примета астраханских промышленников. По указанию Эдды видеть медведя во сне предвещает ветр и непогоду—явления, обыкновенно сопровождающие грозу. Для лучшего успеха в промысле, охотник, застрелив медведя, моет своё ружье в его крови; медвежья кровь имеет здесь то же символическое значение, что и кровь ворона, приносителя живой воды, а кровью этой птицы смачивают дуло ружья, чтоб оно не давало промахов, — как не даёт промахов молниеносная стрела Перунова, омытая в дождевой воде. Чтобы усмирить лихого домового и отвратить зловредное влияние нечистой силы, крестьяне просят медвежьего поводыря обвести зверя кругом двора или берут медвежьей шерсти и окуривают ею дом и хлевы, с приличными заклинаниями; чтобы водилась скотина, употребляют то же средство, а на конюшню вешают медвежью голову, с полным убеждением, что это защитит лошадей от проказ домового. Лихорадку лечат так: кладут больного лицом к земле и заставляют медведя перейти через него, и притом так, чтобы зверь непременно коснулся его спины своею лапою. В Томской губ. от ломоты в ногах мажут их медвежьим салом. Немцы приписывают медведю силу отстранять от домашней скотины злое колдовство ведьм. В статье о суевериях, внесенной в сборник прошлого столетия, говорится о следующем гадание: “и чреваты жены медведю хлеб дают из руки, да рыкнет — девица будет, а молчит — отрок будет».

Если мы теперь припомним те метафоры, которые исстари усваивались различным проявлениям грозы, то увидим, что древние племена, следуя необоримым внушениям родного языка, необходимо должны были — во-первых, соединить с бессмертным напитком богов представление высшей мудрости, провидения и поэтического вдохновения и, во-вторых на слово человеческое, поэзию, музыку и пение перенести понятие о могучей, чародейной силе, которой ничто не в состоянии противиться. В небесном своде первобытный народ созерцал череп вселенского, божественного великана, а в облаках — его мозг; потому те же способности ума, сметливости, хитрости, которые приписываются мозгу, — невольно, независимо от человеческого сознания, были усвоены и облакам и проливаемому ими дождю: “наши помыслы от облац небесных”, по выражению стиха о голубиной книге.

Дождь, как живая вода, дающая молодость, бодрость и самую жизнь = душу, должен был получить значение напитка, наделяющего всеми душевными дарованиями и притом во всей свежести их юного, возбужденного состояния. Те же высокие дары сочетались и с понятием о вихрях и ветрах, приносящих дождевые облака, и свидетельства языка указывают на совершенное отождествление души человеческой с веющим ветром: душа и дух — ветр, а также: мужество, бодрость, сила ума — “смелый дух”, “великий дух” = spiritus, geist; лат. anima и animus, греч. a n e m o z от санскрит: an — дуть.

Самым могучим и высочайшим божеством скандинавской мифологии был Один, или Вуотан; как представитель небесных гроз, он является в шуме бури, во главе неистового воинства, и в то же время властвует над водами (т. е. дождевыми тучами), почему древние писатели сравнивали его с Нептуном. Имя Wuotan (Odhinn) от wuot= menoz, animus, ум, дарование, ярость, бешенство, что соответствует нашему слову дух и выражениям: “буйный ветер”, “буйная голова”; в Баварии на языке народном wuetein — двигать, колебать и пышно, роскошно расти, как у нас о густых нивах выражаются, что они буйно растут. Точно так же и сканд. odhr — mens, sensus. В числе прозваний, даваемых Эддою Одину, встречаем Osci (Oski), родственное с словом Osk =wunsch, т. е. исполнитель людских желаний, податель всеми желанных даров. Wunsch употреблялось издревле в значении божества или как посол и слуга высочайшего бога. Oski заменялось иногда прозванием Omi, которое сближается Я. Гриммом с omr — sonus (=звук, треск, шум). В дуновении ветров признавали язычники дыхание небесного владыки, в вое бури, свисте вихрей и шуме падающего дождя слышали его дивную песню, а в громах — его торжественные глаголы (стр. 145); выступая в весенних грозах, он вызывал природу к новой жизни, будил её от зимней смерти своей могучею песнею, вновь творил её своим вещим словом. Слово божее =гром есть слово творческое.

Далее… Вещее слово

Источник