Наравне с землей водой воздухом

Эссе И. А. Бродского. Цитация

Страшный суд — страшным судом, но вообще-то человека, прожившего жизнь
в России, следовало бы без разговоров помещать в рай.
(«Азиатские максимы»)

Гомосексуальность как таковая побуждает к самоанализу
сильнее, чем гетеросексуальность.

Гомосексуальная идея жизни в конечном счете, вероятно, более многогранна,
чем гетеросексуальная.
(«На стороне Кавафиса»)

Наравне с землей, водой, воздухом и огнем, — деньги суть пятая стихия,
с которой человеку чаще всего приходится считаться.

Всякое творчество начинается как индивидуальное стремление к самоусовершенствованию и, в идеале, — к святости. Рано или поздно — и скорее раньше, чем позже — пишущий обнаруживает, что его перо достигает гораздо больших результатов, нежели душа. Это открытие часто влечет за собой мучительную душевную раздвоенность.
(«Власть стихий. О Достоевском»)

Идея экзистенциальной исключительности человека заменяется идеей анонимности. Личность гибнет не столько от меча, сколько от пениса.
(«О тирании»)

Для меня, однако, провал по его меркам предпочтительней успеха по меркам
других (о неудавшейся попытке «приблизиться» к Уистену Хью Одену, которого Бродский считал «величайшим умом двадцатого века», посредством писания текстов на английском языке)

Если время боготворит язык, это означает, что язык больше, или старше, чем время, которое, в свою очередь, старше и больше пространства. Так меня учили, и я действительно так чувствовал.

Грубо говоря, нас меняет то, что мы любим, иногда до потери
собственной индивидуальности.
(«Поклониться тени»)

. самая надежная защита от Зла — в бескомпромиссном обособлении личности, в оригинальности мышления, его парадоксальности и, если угодно — эксцентричности.

. чистых душ нет среди вас, и вряд ли вы найдете в себе силу и стойкость для очищения.
(«Напутствие»)

Вообще, с неприятностями правило таково: чем скорее вы коснетесь дна, тем тем быстрее выплывете на поверхность.
(«Похвала скуке»)

Другие статьи в литературном дневнике:

• 25.02.2016. Эссе И. А. Бродского. Цитация
• 22.02.2016. ***

Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.

© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+

Источник

11 денежных уроков, которые можно найти в цитатах классиков

Учиться нужно у тех, кто добился успеха и признания. Иногда меня пытаются обвинить в пустословии. Но мой опыт не является новшеством. Все свои приемы и советы я могу подтвердить цитатами классиков.

1. Розенбаум, «Атлант расправил плечи»

«Но деньги — всего лишь инструмент. Они дадут вам все, чего вы пожелаете, но не заменят вас как человека, идущего к цели. Они дадут вам средства для удовлетворения ваших сегодняшних желаний, но не породят новых… Деньги не принесут счастья человеку, который не имеет понятия, чего он хочет».

Я об этом говорю постоянно. Пока вы не научитесь ставить перед собой задачи, решать их с теми ресурсами, что у вас уже есть, стремиться к богатству не имеет смысла.

2. Ильф и Петров «12 стульев»

«Время, которое у нас есть, — это деньги, которых у нас нет».

У любого из вас имеется достаточно, чтобы разбогатеть: руки, ноги, голова. Будьте готовы потратить свое время на то, что принесет вам реальные доходы.

3. Достоевский «Подросток»

«Деньги, конечно, деспотическое могущество, но в то же время и высочайшее равенство, и в этом вся их главная сила. Деньги сравнивают все неравенства».

Это об окружении. Чем сильнее и богаче люди, с которыми вы сегодня общаетесь, тем меньше вы чувствуете себя ничтожным, когда становитесь на одну ступеньку с миллионерами.

4. Беляев «Прыжок в Ничто»

«Деньги! Горючее всех двигателей мира, не исключая и сердечного».

Хрустящие банкноты – всего лишь средство для достижения поставленных целей. Сами по себе купюры не имеют ни малейшей ценности.

5. Савельев «Трактат о свободе»

«Денег всегда будет недостаточно, если о них задумываться, и всегда будет хватать, если думать о реальном и существенном. То есть думать о вещах, а не о том, сколько они стоят».

Бесполезно мечтать о богатстве. Только о том, какие свободы и возможности оно вам предоставит.

6. Горький «На дне»

«Многим деньги легко достаются, да немногие с ними легко расстаются».

Одна из самых больших ошибок начинающих предпринимателей: первые серьезные деньги положить на депозит «мертвым грузом». Нельзя хоронить заработанное, пускайте капитал в дело, иначе снова окажетесь с пустыми карманами.

7. Булгаков «Мастер и Маргарита»

«Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или из золота».

Ни одну минуту своего существования на планете люди не обходились без денег. Те, кто считает финансы злом, просто неучи, не знающие истории.

8. Бродский «Власть стихий»

«Наравне с землей, водой, воздухом и огнем, — деньги суть пятая стихия, с которой человеку чаще всего приходится считаться».

Финансовая составляющая нашей жизни неизменна. Бессребреникам не место на этой планете.

9. Александр Суворов

«Деньгам по-пустому лежать не надлежит».

Человек, всю свою жизнь посвятивший войнам, понимал простую истину: капиталы должны работать, несмотря ни на что.

10. Гоголь «Мертвые души»

«Напротив, тысячи — трудно без греха, а миллионы наживаются легко. Миллионщику нечего прибегать к кривым путям. Прямой таки дорогой так и ступай, все бери, что ни лежит перед тобой! Другой не подымет».

Копейки достаются тяжелее всего. Именно ради них люди идут на обман и преступления. Большие деньги расширяют сознание и дают видеть то, чего бедные просто не замечают.

11. Братья Стругацкие «Пикник на обочине»

«Все правильно: деньги нужны человеку для того, чтобы никогда о них не думать…».

Это одна из моих самых любимых цитат.

Предлагаю вам дополнить этот пост своими любимыми цитатами русских классиков. Пишите в комментариях.

Источник

И. Бродский Власть стихий

Давно уже подозревал, что при написании какого-либо стихотворения или рассказа сплошь и рядом в дальнейшем развитии смысла и сюжета его, тобою все более начинают руководить скорее слова употребленные ранее, нежели первоначальный замысел.

Получается, что в основе любого словесного творчества, где-то в глубинах человеческой психики, лежат некие не осознаваемые авторами нейролингвистические принципы.

Похоже, аналогично дела обстоят и в музыке, где люди обладающие чувством гармонии, услышав один звук тут же продолжают его — другим, бог весть из чего рождающимся, причем, отталкиваясь от одного и того же звука, каждый творит СВОЮ последовательность в широком диапазоне — от высоких образцов мелодии и/или симфонии до нестерпимой слуху какофонии.))

Приводимое ниже блистательное эссе И.Бродского превращает мои подозрения в уверенность и дает систему письма, центральным стержнем которой является положение о том, что перо достигает результатов не «всегда бОльших», как выразился автор, но почти всегда — ДРУГИХ, отличных от исходного замысла души (разума), как имело бы смысл полагать.

Эссе Иосифа Бродского «Власть стихий» (1980) о творчестве Ф.М. Достоевского

Наравне с землей, водой, воздухом и огнем, — деньги суть пятая стихия, с которой человеку чаще всего приходится считаться. В этом одна из многих — возможно, даже главная — причина того, что сегодня, через сто лет после смерти Достоевского, произведения его сохраняют свою актуальность. Принимая во внимание вектор экономической эволюции современного мира, т.е. в сторону всеобщего обнищания и унификации жизненного уровня, Достоевского можно рассматривать как явление пророческое. Ибо лучший способ избежать ошибок в прогнозах на будущее — это взглянуть в него сквозь призму бедности и вины. Именно этой оптикой и пользовался Достоевский.

Страстная поклонница писателя Елизавета Штакеншнейдер — петербургская светская дама, в салоне которой в 70-х и 80-х годах прошлого века собирались литераторы, суфражистки, политические деятели, художники и т. п., — писала в 1880 году, т.е. за год до смерти Достоевского, в своем дневнике: «. но он мещанин. Да, мещанин. Не дворянин, не семинарист, не купец, не человек случайный, вроде художника или ученого, а именно мещанин. И вот этот мещанин — глубочайший мыслитель и гениальный писатель. Теперь он часто бывает в аристократических домах и даже в великокняжеских и, конечно, держит себя везде с достоинством, а все же в нем проглядывает мещанство. Оно проглядывает в некоторых чертах, заметных в интимной беседе, а больше всего в его произведениях. для изображения большого капитала огромной цифрой всегда будет для него шесть тысяч рублей».

Это, конечно, не совсем верно: в камин Настасьи Филипповны в «Идиоте» летит сумма несколько большая, чем 6 тысяч рублей. С другой стороны, в одной из самых надрывных сцен мировой литературы, неизменно оставляющей мучительный след на читательском сознании, капитан Снегирев втаптывает в снег не более двухсот рублей. Суть дела, однако, в том, что пресловутых 6 тысяч рублей (сейчас это примерно 20 тысяч долларов) было достаточно, чтобы прожить примерно год в приличных условиях. Социальная группа, которую г-жа Штакеншнейдер — продукт социальной стратификации своего времени — именует мещанством, сейчас называется «средним классом», и определяется эта группа не столько сословным происхождением, сколько размером ежегодного дохода. Другими словами, вышеназванная сумма не означает ни безумного богатства, ни вопиющей нищеты, но попросту сносные человеческие условия: т. е. те условия, которые и делают человека — человеком. 6 тысяч рублей суть денежный эквивалент умеренного и нормального существования, и если чтобы понять это, нужно быть мещанином, то ура мещанину.

Ибо устремления большинства человечества сводятся именно к этому — к достижению нормальных человеческих условий. Писатель, которому шесть тысяч представляются огромной суммой, таким образом, функционирует в той же физической и психологической плоскости, что и большинство общества. Иными словами, он описывает жизнь в ее собственных, общедоступных категориях, поскольку, как и любой естественный процесс, человеческое существование тяготеет к умеренности. И наоборот, писатель, принадлежащий к высшему обществу или к социальным низам, неизбежно дает картину, в какой-то мере искаженную, ибо в обоих случаях он рассматривает жизнь под чрезмерно острым углом. Критика общества (что есть как бы синоним жизни) как сверху, так и снизу может составить увлекательное чтение, однако только описание его изнутри способно породить этические требования, с которыми читатель вынужден считаться.

Кроме того, положение писателя, принадлежащего к среднему классу, достаточно шатко, и потому он с повышенным интересом наблюдает за происходящим на уровнях, лежащих ниже. Соответственно, все, что происходит выше, лишено для него — благодаря непосредственной физической близости — ореола таинственности. По крайней мере, чисто численно писатель, принадлежащий к среднему классу, имеет дело с большим разнообразием проблем, что и расширяет его аудиторию. Во всяком случае, это и есть одна из причин широкой популярности Достоевского — как, впрочем, и Мелвилла, Бальзака, Харди, Кафки, Джойса и Фолкнера. Похоже, что сумма в 6 тысяч рублей становится чем-то вроде гарантии великой литературы. Проблема, однако, в том, что заполучить означенную сумму гораздо труднее, чем «сделать» миллионы или же чем влачить нищенское существование, — по той простой причине, что норма всегда порождает больше претендентов, чем крайность. Приобретение означенной суммы, равно как и ее половины или даже десятой доли, требует от человека гораздо больших душевных усилий, нежели какая-нибудь афера, ведущая к немедленному обогащению, или, с другой стороны, любая форма аскетизма. Более того, чем скромнее желанная сумма, тем больше эмоциональных затрат сопряжено с ее приобретением.

С этой точки зрения понятно, почему Достоевский, в творчестве которого лабиринт человеческой психики играет столь существенную роль, считал 6 тысяч рублей колоссальной суммой. Для него она равнозначна колоссальным душевным затратам, колоссальному разнообразию нюансов, колоссальной же литературе. Иными словами, речь идет о деньгах не столько реальных, сколько метафизических. Все его романы, почти без исключения, имеют дело с людьми в стесненных обстоятельствах. Такой материал уже сам по себе есть залог захватывающего чтения. Однако великим писателем Достоевский стал не из-за неизбежных сюжетных хитросплетений и даже не из-за уникального дара к психологическому анализу и состраданию, но благодаря инструменту или, точнее говоря, физическому составу материала, которым он пользовался, т. е. благодаря русскому языку. Каковой сам по себе — как, впрочем, и всякий иной язык — чрезвычайно сильно напоминает деньги.

Что до хитросплетений, то русский язык, в котором подлежащее часто уютно устраивается в конце предложения, а суть часто кроется не в основном сообщении, а в его придаточном предложении, — как бы для них и создан. Это не аналитический английский с его альтернативным «или/или», — это язык придаточного уступительного, это язык, зиждущийся на «хотя». Любая изложенная на языке этом идея тотчас перерастает в свою противоположность, и нет для русского синтаксиса занятия более увлекательного и соблазнительного, чем передача сомнения и самоуничижения. Многосложный характер словаря (в среднем русское слово состоит из трех-четырех слогов) вскрывает первичную, стихийную природу явлений, отражаемых словом полнее, чем каким бы то ни было убедительным рассуждением, и зачастую писатель, собравшись развить свою мысль, внезапно спотыкается о звучание и с головой погружается в переживание фонетики данного слова — что и уводит его рассуждения в самую непредсказуемую сторону.

В творчестве Достоевского явственно ощущается достигающее порой садистической интенсивности напряжение, порожденное непрерывным соприкосновением метафизики темы с метафизикой языка. Из беспорядочной русской грамматики Достоевский извлек максимум. В его фразах слышен лихорадочный, истерический, неповторимо индивидуальный ритм, и по своему содержанию и стилистике речь его — давящий на психику сплав беллетристики с разговорным языком и бюрократизмами. Конечно, он всегда торопился. Подобно своим героям, он работал, чтобы свести концы с концами, перед ним все время маячили кредиторы и издательские сроки. При этом хочется отметить, что для человека, загнанного сроками, он чрезвычайно часто отклонялся от темы: можно даже утверждать, что его отступления часто продиктованы самим языком, а не требованиями сюжета. Проще говоря: читая Достоевского, понимаешь, что источник потока сознания — вовсе не в сознании, а в слове, которое трансформирует сознание и меняет его русло. Нет, он не был жертвой языка; однако проявленный им пристрастный интерес к человеческой душе далеко выходит за пределы русского православия, с которым он себя отождествлял: синтаксис в гораздо большей, чем вера, степени определил характер этого пристрастия.

Всякое творчество начинается как индивидуальное стремление к самоусовершенствованию и, в идеале, — к святости. Рано или поздно — и скорее раньше, чем позже — пишущий обнаруживает, что его перо достигает гораздо больших результатов, нежели душа. Это открытие часто влечет за собой мучительную душевную раздвоенность, и именно на нем лежит ответственность за демоническую репутацию, которой литература пользуется в некоторых широко расходящихся кругах. В сущности, в каком-то смысле так оно и есть, ибо потери серафимов — это почти всегда находка для смертных. К тому же любая крайность сама по себе всегда скучна, и у хорошего писателя всегда слышится диалог небесных сфер с бездной. Но даже если эта раздвоенность не приводит к физической гибели автора или рукописи (примерно чему — 2-й том гоголевских «Мертвых душ»), именно из нее и рождается писатель, видящий свою задачу в сокращении дистанции между пером и душой.

В этом — весь Достоевский; при том, однако, что перо его постоянно вытесняло душу за пределы проповедуемого им православия. Ибо быть писателем неизбежно означает быть протестантом или, по крайней мере, пользоваться протестантской концепцией человека. И в русском православии и в римском католичестве человека судит Всевышний или Его Церковь. В протестантстве человек сам творит над собой подобие Страшного Суда, и в ходе этого суда он к себе куда более беспощаден, чем Господь или даже церковь, — уже хотя бы потому, что (по его собственному убеждению) он знает себя лучше, чем Бог и церковь. И еще потому, что он не хочет, точнее — не может простить. Поскольку, однако, ни один автор не пишет исключительно в расчете на свой приход, литературные герои и их поступки заслуживают суда беспристрастного и справедливого. Чем тщательнее расследование, тем убедительнее произведение, — а ведь писатель прежде всего стремится именно к правдоподобию. В литературе святость сама по себе не слишком ценится: потому-то старец у Достоевского и смердит.

Конечно же, Достоевский был неутомимым защитником Добра, то бишь Христианства. Но если вдуматься, не было и у Зла адвоката более изощренного. У классицизма он научился чрезвычайно важному принципу: прежде чем изложить свои доводы, как сильно ни ощущаешь ты свою правоту и даже праведность, следует сначала перечислить все аргументы противной стороны. Дело даже не в том, что в процессе перечисления опровергаемых доводов можно склониться на противоположную сторону: просто такое перечисление само по себе процесс весьма увлекательный. В конце концов, можно и остаться при своих убеждениях; однако, осветив все доводы в пользу Зла, постулаты истинной Веры произносишь уже скорее с ностальгией, чем с рвением. Что, впрочем, тоже повышает степень достоверности.

Но не одной только достоверности ради герои Достоевского с почти кальвинистским упорством обнажают перед читателем душу. Что-то еще заставляет Достоевского выворачивать их жизнь наизнанку и разглядывать все складки и морщинки их душевной подноготной. И это не стремление к Истине. Ибо результаты его инквизиции выявляют нечто большее, нечто превосходящее саму Истину: они обнажают первичную ткань жизни, и ткань эта неприглядна. Толкает его на это сила, имя которой — всеядная прожорливость языка, которому в один прекрасный день становится мало Бога, человека, действительности, вины, смерти, бесконечности и Спасения, и тогда он набрасывается на себя.

Источник